Радуга — дочь солнца - Виктор Александрович Белугин

подходили к толстому флегматичному солдату с длинной кистью в руках.

— Причащается раба божья… — сказал Сергей, нагибаясь и подставляя голый зад. Этим он думал развеселить Андрейку.

Солдат окунул кисть в ведро с тягучей жидкостью и сноровисто ткнул куда следует. Движения его были экономны и расчетливы, лицо не выражало ничего.

На обратном пути Сергей держал Андрейку за плечи и время от времени сильно встряхивал.

— Ты только не молчи. Вспомни чего-нибудь и расскажи. А хочешь, я расскажу. Ты только слушай и не оглядывайся. До войны у нас на Урале хорошо было. Правда, робить приходилось много, но и зарабатывали — куда с добром. А выходного дождешься — и в тайгу. В лесу у нас дерьмом не пахнет, как здесь. А дичи, зверья разного — страсть! Помню, стал я переходить речку по старой лиственнице, смотрю, а с другого берега топтыгин навстречу.

Андрейка слегка повернул голову.

— Да не оглядывайся, тебе говорят. В этом лесу унтер Фогель страшнее медведя. С ним мирно не разойдешься.

3

В «логове» под сосной, держа на коленях свой грязный холщовый мешок, уже сидел Кара. Недели две назад, когда его избитого они подняли на раскате дороги, он назвался Петькой, потом выяснилось, что его имя Степан, почему так, он не объяснил, и его стали называть по фамилии — Кара.

Он казался безучастным ко всему на свете, равнодушно переносил побои, первым никогда не заговаривал и целыми днями рылся в своем мешке, который он каким-то образом сумел сохранить при обыске. А после того как с этим мешком он попал в объектив гамбургского корреспондента, выбирающего в лагерях наиболее подходящие типы для своего журнала, после этого события Кара получил официальное разрешение «иметь при себе личные вещи».

В отличие от Андрейки, «баня» не произвела на него никакого впечатления. Усевшись в двух шагах от сосны, он тут же запустил руку в мешок и стал там что-то колупать, изредка нагибаясь и бросая в рот мелкие крошки. Встретив глаза Андрейки, Кара нагнулся еще ниже, так что совсем скрылся его большой нос, и сразу вслед за этим послышались глубокие вздохи, как будто человек упивался каким-то неведомым ароматом.

— Оставь свою торбу! — вдруг тонким голосом крикнул Андрейка и, рванув мешок, отбросил его в сторону.

На землю посыпались окаменевшие кусочки брынзы, засаленные узелки, мятая коробка из-под чая, сухой обмылок и ржавая железная ложка.

— Не хватай! — крикнул Кара, глядя на обидчика злыми глазами. — Будешь приставать, в морду дам, а не то пожалюсь.

Бултыхнувшись на живот, он дотянулся до мешка и стал собирать свое добро. Но еще раньше Зыков успел поднять ложку, потер ее о штаны, и по лицу его поползла радостно-недоверчивая улыбка, и глаза ожили и засветились.

— Она! — воскликнул Сергей охрипшим от волнения голосом. — Я ее сразу узнал. На нашем заводе делана. Вот и клеймо есть. Нигде больше таких увесистых ложек не делали. Подумать только, куда попала!

На минутку он дал подержать ложку и Андрейке.

— Чуешь, сколько важит! — радостно продолжал Сергей. — Я про нее многое рассказать могу. Сделана она из бракованной стали, потому как негоже качественную сталь тратить на такие пустяки. А вот если не пройдет плавка по анализу — давай ее на ложки. Много мы их пустили по свету, прежде чем научились работать ладом.

— Отдай ложку! — с угрозой сказал Кара. Он приподнялся и отряхнул с колен мокрый песок.

— Да будет тебе, Степан, — миролюбиво и все так же радостно говорил Сергей. — На что она тебе? Хлебать ведь все равно нечего. А мне надо узнать, какой брак допущен. Причины-то ведь разные могут быть. Зазевался, к примеру, сталевар, не взял вовремя пробу, глядишь, углерод и выгорел. Понятное дело, замякла плавка. На ложки ее или на гвозди, больше никуда не пойдет. Опять же и торопиться нельзя. Выпустишь раньше времени, металл может получиться грубый, ломаться начнет, ровно чугун. Так что это дело тонкое, сноровки требует.

Кара напряженно слушал.

— Тогда ты мне что-нибудь другое дай, — не совсем уверенно сказал он. — Равноценное.

— Обязательно. Я не люблю в должниках ходить.

— Сейчас давай, — настаивал Кара.

Сергей засмеялся.

— Подожди, Степан. Сочтемся, если живы будем.

Он спрятал ложку за пазуху и огляделся. Между соснами среди редкой пожухлой травы то здесь, то там виднелись каменные россыпи и круглые гладкие валуны. Сергей выбрал самый тяжелый и притащил его в «логово». Потом принес несколько камней поменьше. Потом выгреб из-под ног землю, разровнял площадку, в аккуратную кучку собрал опавшую хвою.

Когда вокруг все было уложено, укатано и подметено, Сергей приладил ложку на большом камне и увесистым кремневым осколком коротко и точно ударил по закругленному концу ручки.

Кара оставил свой мешок и вытянул шею. На бугристом лице его можно было проследить непривычную работу мысли. Скорее всего, он пытался разрешить терзающее его сомнение: не дал ли он маху, так легко уступив ложку? А ну как и в самом деле из нее получится что-нибудь путное?

Когда ручка расплющилась, Сергей взял шершавую плитку — она лежала наготове под рукой — и стал точить. Повернувшись к Андрейке, он сказал довольным голосом:

— А машина вторую неделю не появляется. Видно, дело у них застопорилось. Споткнулись все-таки в конце концов. Я так понимаю. Сколько веревочке ни виться, а конец будет.

Как правило, два раза в неделю в лагерь приезжала машина с рупором, останавливалась среди леса на дороге — и начинался тридцатиминутный «урок истории». После Баденвейлерского марша передавались сводки с Восточного фронта, пророчества радиокомментаторов и мнения специалистов о мощи германского оружия.

Андрейка ничего не ответил, а только кивнул в знак согласия, не переставая наблюдать за работой товарища. Он еще не представлял, что задумал Сергей, но смутная надежда снова зашевелилась в его душе.

Утром, едва рассвело, Сергей опять взялся за ложку. Дождь шел всю ночь и до сих пор никак не мог остановиться, хотя это и нельзя уже было назвать дождем. Просто воздух до отказа пропитался влагой и лип к телу, как мокрая тряпка. А Сергей работал, и вид у него был такой спокойно-сосредоточенный, как будто не было ни дождя, ни холода, ни сторожевых вышек, опутанных колючей проволокой.

Наступило время обеда. Пока стояли в очереди, медленно продвигаясь к вонючему котлу, Сергей подобрал кусок кирпича и спрятал его в карман. Покончив с едой, он сразу взялся за дело. Ржавая железная ложка вскоре окончательно утратила свой первоначальный вид и превратилась в блестящий, хорошо отточенный клинок.

А с Карой творилось что-то непонятное. В глазах его леденел страх, когда он видел, как сверкает